ПОЗИЦИЯ ЧУВАШСКИХ ИССЛЕДОВАТЕЛЕЙ М. П. ПЕТРОВА (ТИНЕХПИ) И В. Ф. КАХОВСКОГО О РАЗВИТИИ ЗЕМЛЕДЕЛИЯ В ВОЛЖСКО-КАМСКОЙ БОЛГАРИИ

ПОЗИЦИЯ ЧУВАШСКИХ ИССЛЕДОВАТЕЛЕЙ М. П. ПЕТРОВА (ТИНЕХПИ) И В. Ф. КАХОВСКОГО О РАЗВИТИИ ЗЕМЛЕДЕЛИЯ В ВОЛЖСКО-КАМСКОЙ БОЛГАРИИ

Чувашские исследователи М. П. Петров (Тинехпи) и В. Ф. Каховский относятся к одной чувашской исторической школе. Первый активно работал в 20-е гг. XX в., второй – в 60 – 90-е гг. XX в.

М. П. Петров (Тинехпи) в 1929 г. издал работу «Чăваш историйе çинчен кĕске калани кăтартни. Малтанхи пайĕ». В. Ф. Каховский в 60-е гг. XX в. издал исследование под названием «Происхождение чувашского народа». М. П. Тинехпи мы можем отнести к патриотическому крылу чувашской исторической школы, а археолога В. Ф. Каховского к представителям классического направления чувашской исторической школы.

На начало XXI в. оба автора являются наиболее часто «цитируемыми» исследователями. При освещении земледельческой проблемы исследователи опирались на работы В. П. Голубовского, В. В. Григорьева, Д. А. Хвольского, С. А. Князькова, В. Н. Татищева, С. Ф. Платонова, В. О. Ключевского, А. Ф. Лихачева, А. Я. Гаркови, Н. И. Золотницкого, И. Н. Смирнова, А. А. Штукенбергера и др.

В. Ф. Каховский, написавший свою работу «Происхождение чувашского народа» в 60-е гг. XX в., опирался на работы Н. Н. Поппе, который в годы Великой Отечественной войны «ушел» за границу и проживал в США [1]. В. Ф. Каховский при исследовании опирался не только на свои археологические открытия, но и на монографию А. П. Смирнова «Волжские булгары» [2].

В конце XX – начале XXI вв. в число наиболее часто «цитируемых» исследователей вошел русский профессор И. Н. Смирнов (1856-1904) с работой «Волжские болгары» [3].

На начало XXI в. наиболее часто «цитируемыми» историками чувашской исторической школы являются:

· М. П. Тинехпи;

· Н. И. Ашмарин;

· И. Н. Смирнов;

· И. Я. Яковлев;

· Н. В. Никольский;

· Г. И. Комиссаров;

· В. Ф. Каховский;

· В. Д. Димитриев;

· А. П. Смирнов;

· А. С. Плетнева;

· Г. А. Федоров-Давыдов;

· Н. Н. Крадин;

· А. В. Гадло;

· Х. Х. Биджиев;

· М. Г. Сафаргалиев и др.

Из чувашских исследователей в этом списке:

· М. П. Тинехпи;

· Н. В. Никольский;

· Г. И. Комиссаров;

· В. Ф. Каховский;

· В. Д. Димитриев;

· И. Я. Яковлев;

В конце XX – начале XXI вв. в Чувашской Республике стал активно применяться цивилизационный подход в истории (Г. И. Тафаев). Автор данной статьи рассматривает Волжско-Камскую Болгарию в цивилизационном развитии.

1) Волжско-Камская Болгария является сестринской цивилизацией (материнская – Великая Старая Болгария на Северном Кавказе);

2) Волжско-Камская Болгария является языческо-мусульманской цивилизацией (с 922 г. – принятие ислама);

3) Волжско-Камская Болгария представляет земледельческо-городскую цивилизацию (земледельческую);

4) Волжская Болгария (Камская Болгария) прошла с IX в. по 1236 г. Волжско-Камскую трансформационную эпоху древнечувашской (древнеболгарской) цивилизации.

5) Древнеболгарская цивилизация прошла с 1236 по 1552 гг. период Болгарской Холокосты, в результате которой погибло с 1236 по 1246 гг. более 30% населения; с 1361 по 1419 гг. – более 80% населения, 170 городов, городищ и 2000 деревень;

Говоря о Волжско-Камской Болгарии (Булгарии) мы утверждаем, что она является земледельческой цивилизацией. О развитии земледелия в Волжской Болгарии М. П. Тинехпи писал, что на территории Волго-Камья, в районах, заселенных бол­гарскими племенами, местные народы давным-давно овладели навыками земледелия. Об этом убедительно свидетельствуют рас­копанные археологами бронзовые серпы. В этом нет ничего удиви­тельного, так как здесь были весьма удобные для земледелия обширные плодородные черноземы. «Большая часть простран­ства, занимаемого болгарством, — пишет П. Голубовский, — покрыта толстым слоем чернозема, который представляет неоце­нимые достоинства для земледелия».

Еще на центрально-азиатской прародине, в бытность свою кочевниками, болгарские племена отчасти занимались земледе­лием. Переселившись в Волго-Камье, они стали уделять все боль­шее внимание земледелию. Со временем земледелие стало основой хозяйства волжских болгар. В Х – XIII вв. в Поволжье ни один народ не производил столько хлеба, как болгары. Об этом убедительно свидетельствуют и арабские источники, и русские летописи [4].

По М. П. Тинехпи земледелие у болгаро-чувашей могло зародиться в «центрально-азиатской прародине».

Рассмотрим географический фактор формирования древнечувашской (древнеболгарской) цивилизации.

Обратимся к работе Н. Н. Крадина «Кочевое скотоводство», в которой автор пишет, что основные черты экстенсивного скотоводческого хозяйства мало изменились с течением времени. В жестких экологических условиях пастбищных экосистем были выработаны специфические способы адаптации к природной среде, которые подверглись лишь некоторым изменениям на протяжении столетий. Специальные исследования по сопоставлению экономики древних, средневековых и более поздних кочевников показывают, что видовой состав стад и процентное соотношение различных видов, протяженность и маршруты перекочевок во многом детерминированы структурой и продуктивностью ландшафта. Это прослеживается при сравнении средневекового населения и жителей недавнего прошлого Северной Каракалпакии, древних сарматов и калмыков этапа нового времени, ранних и поздних кочевников Казахстана, населения Тувы, кочевников Южного Приуралья и Калмыкии в различные эпохи, монголов периода империи и современности.

По этой причине представляется возможным привлекать историко-статистические и этнографические данные по номадам нового и частично новейшего времени для реконструкции экономических, демографических, социально-политических структур и процессов у кочевников, проживавших на данной территории в эпохи древности и средневековья [5].

Можно предположить, что хуннская элита использовала кроме обычных для номадов Центральной Азии лошадей монгольского типа знаменитых среднеазиатских скакунов «с кровавым потом» (например, ахалтекинцев). Во всяком случае, на драпировке из 6-го кургана из Ноин-Улы изображены породистые скакуны, отличные по своим экстерьерным признакам от мелких приземистых монгольских лошадок.

Крупный рогатый скот хунну также относился к монгольскому типу. Об этом свидетельствуют измерения остеологических материалов из коллекций Иволгинского городища. Его высота в холке была около ПО см, вес около 340-380 кг. Талько-Грынцевич, определяя остеологические коллекции из могильника Ильмовая падь, предположил, что это помесь домашнего быка с яком.

Сопоставляя эти данные с информацией о современных животных Монголии и Бурятии, нетрудно заметить их сходство. В целом крупный рогатый скот более поздних номадов Забайкалья был хорошо приспособлен к суровым местным условиям. Однако он давал гораздо меньше молока, чем при стойловом содержании животных, и отличался меньшим весом, а также хуже переносил перекочевки на длинные расстояния, чем овцы и козы. Для него характерна весьма низкая скорость передвижения, неэкономное освоение пастбищ, слабо выраженные рефлексы тебеневки и стадности. Для крупного рогатого скота характерен замедленный цикл воспроизводства (беременность 9 месяцев, рождаемость до 75 телят на 100 маток).

На хуннских памятниках также встречались останки овец. Овцы не требовали особенного ухода, достаточно быстро воспроизводились, легче, чем другие породы, переносили бескормицу. В отличие от других видов скота они более неприхотливы к пастбищным условиям. Из более чем 600 видов растений, произрастающих в аридных зонах Северного полушария, овцы поедают до 570, тогда как лошади - около 80, а крупный рогатый скот — лишь 55 разновидностей трав.

Овцы способны пастись на подножном корме круглый год, пить грязную воду с повышенной минерализацией, а зимой обходиться без воды, поедая снег, легче переносят перекочевки, чем крупный рогатый скот, меньше теряют веса и способны к быстрой нажировке. Овцы являлись для кочевников источником основной молочной и мясной пищи. Баранина считалась по своим вкусовым и питательным качествам лучшим мясом. Из овечьей кожи изготавливался основной ассортимент одежды, а из шерсти катался незаменимый для номадов войлок.

Овцы ягнились обычно в апреле или в мае (беременность 5 месяцев). Чтобы это не происходило ранее, скотоводы применяли методы контроля за случкой животных (использование специальных передников, мешочков, щитов из бересты и пр.). Плодовитость овец составляла примерно 105 ягнят на 100 маток. Чтобы приплод был обеспечен достаточным количеством молока и свежей травы, случка овец производилась в январе-феврале.

После зимних голодовок овцы гораздо быстрее восстанавливали свой вес и за лето прибавляли почти 40% массы. Средняя масса монгольских и аборигенных бурятских баранов равнялась 55-65, а овец 40-50 кг. Чистый выход мяса с одной головы равнялся 25-30 кг. Кроме мяса, овцы являлись источником шерсти. Овец стригли, как правило, один раз в год, в конце весны - начале лета. Буряты настригали с одной овцы 2,5 фунта шерсти.

Хунну также разводили коз. Их кости встречаются в могильниках Забайкалья. В Ильмовой пади, например, их около 40% - самая представительная коллекция из всех видов жертвенных животных. Однако, скорее всего, по аналогии с другими кочевниками Центральной Азии можно предположить, что коз у бурят (как и у других номадов Центральной Азии и Сибири) было в целом немного (5-10% от общего поголовья стада). Их разведение считалось менее престижным, чем содержание в стаде овец. На этот счет у бурят существовала даже специальная пословица: «Ядапан хун ямаа бариха» («коз держит неимущий») [6]. У чуваш Среднего Поволжья сохранилась такая же пословица: «Качакана чǎхон çин тытать».

Как же соотносились между собой различные виды скота в процентном отношении? Относительно хунну у нас таких сведений нет, но мы с полным основанием можем воспользоваться этнографическими параллелями с более поздним временем. Самым ценным видом скота считались лошади, но наиболее многочисленными в стаде в процентном соотношении были овцы. Овцы, в целом, занимали 50-60%. Примерно 15-20% стада составляли лошади и крупный рогатый скот. Оставшаяся часть приходилась на коз и верблюдов, которых в структуре стада было меньше всего.

Необходимо сказать о численности номадов (населения) Империи хунну. Исследователь отмечает, что основываясь на данных о количестве воинов у хунну, можно приблизительно рассчитать численность населения империи в целом. Методика, традиционно применяемая в кочевниковедении, очень проста. Не без оснований считается, что количество воинов примерно соответствует общей численности взрослых мужчин (у хунну: «все возмужавшие, которые в состоянии натянуть лук, становятся конными латниками». Намио Эгами тщательно проанализировал многочисленные данные, содержащиеся в китайских исторических хрониках, о соотношении общей численности кочевников с количеством воинов и пришел к выводу, что это соотношение 5:1. Из летописей дополнительно известно, что после распада империи у южных хунну в 90 г. н.э. было 34 000 семей, 237 300 человек и 50 179 воинов (соотношение 4,7:1). Экстраполируя эти данные на время расцвета Хуннской державы, можно рассчитать максимальную численность населения степной империи в годы царствования Модэ: 300000 * 5 = 1 500000 человек. Такого мнения о численности хунну придерживаются многие исследователи.

Насколько правильны подобные расчеты? Исследования по теоретической и сравнительной демографии показывают, что определение доли взрослых мужчин в 1/5 часть от общей численности населения для кочевников вполне правдоподобно. Другое дело, в какой степени точны сведения древних летописцев. Китайцы имели солидную для своего времени статистику, но едва ли китайские лазутчики могли дать реальную информацию о блуждающих «в поисках воды и травы» номадах, «отрезанных горными долинами и укрытых песчаной пустыней». Оценки имеют приблизительный характер. Знаменитый Чжунхан Юэ говорил, что численность номадов была меньше населения одной ханьской области, но в то же время другой источник (цзянь 48 «Хань шу») свидетельствует, что количество кочевников было сопоставимо по величине с населением крупного китайского округа. Теоретически также можно допустить, что «сто тысяч» для китайцев в данном случае означало не реальное число, а понятие, близкое по смыслу (но не по содержанию!) русскому тьма (нечто вроде «очень, очень много»). Возможно, что «триста тысяч» обозначает три раза по «очень, очень много», т.е. отражает административно-территориальное деление Хуннской империи на центр, левое и правое крылья. Иррациональный характер значения числа «триста тысяч» отмечался и другими авторами.

В то же самое время JI. H. Гумилев не без оснований считал данные Сыма Цяня стандартным преувеличением китайских хроник. Он основывался на том, что население Монголии даже в середине XX в. было вдвое меньше расчетного. Действительно, к 1918 г. (более репрезентативному для сопоставления с хунну) население Монголии составляло около 650 000 человек. Даже в XX столетии численность скотоводов осталась примерно на таком же уровне, хотя в целом население Монголии возросло за счет урабанизационных процессов почти в три раза.

По этой причине более надежны расчеты численности населения кочевых обществ на основе определения продуктивности пастбищных ресурсов и вычисление на основе этого вероятного поголовья стад животных и численности скотоводов. Подобная методика основана на моделировании энергетических процессов в экосистемах, определении вероятной численности диких и домашних животных, а также людей на основе первичной биопродукции аридных пастбищ. Поскольку человек является одним из компонентов экосистемы, людей может быть столько, сколько их способно прокормиться за счет имеющихся в экосистеме ресурсов. Следовательно, численность кочевников прямо опосредована количеством разводимых животных. В свою очередь, численность домашних животных зависит от объемов пастбищных ресурсов. Нарушение равновесия экосистемы (например, чрезмерное стравливание пастбищ) ведет к кризису. Экосистема автоматически стремится восстановить оптимальное соотношение между трофическими уровнями. В сложившейся ситуации (если нет возможности откочевать на другие территории) животным не хватает кормов, они гибнут от истощения и голода, хуже переносят зимние холода. Это сразу же отражается на численности самих номадов, их благосостоянии и политической системе. Со временем баланс между продуктивностью пастбищ, поголовьем животных и количеством людей, кочевавших на данной территории, восстанавливается.

В отечественном кочевниковедении одним из первых попытался использовать данные экологии для определения численности населения Б.Ф. Железчиков, применив их к истории сарматов Южного Приуралья и Заволжья. Однако в его расчеты вкралась досадная ошибка, он не учел несколько важных обстоятельств: наличие в экосистеме помимо домашних еще и диких копытных животных, обязательное деление пастбищ на зимние и летние, неодинаковое количество кормов, съедаемых разными видами домашних животных, характер питания самих скотоводов и пр. В настоящее время появились более совершенные методики, которые учитывают эти и другие факторы.

Авторы данных разработок совершенно справедливо отмечают, что кочевники никогда не эксплуатировали всю территорию разом. Они поочередно переходили со своими стадами в соответствии с годовым хозяйственным циклом. Еще китайский евнух Чжунхан Юэ отметил эту особенность экономики хунну: «скот же питается травой и пьет воду, переходя в зависимости от сезона с места на место» [7].

Рассмотрим оседлое население Империи хунну. Как уже подчеркивалось, в китайских династийных хрониках хунну обычно описываются как не имеющие определенного места жительства пастухи, беспорядочно передвигающиеся в поисках пищи по бескрайним пространствам холодной «северной пустыни». В этой характеристике сквозит пренебрежительное отношение образованных конфуцианцев к диким, лишенным добродетельности неотесанным варварам.

Известно, что в современном чувашском языке 100 слов относится к китайскому языку, а до 900 слов скотоводческого характера относятся к монгольскому.

Тип климата в Азии (Байкал, Алтай, Саяны) резко-континентальный. Зимой морозы могут доходить до –40°, а летом до +30° и более. Следует отметить, что развитие земледелия было затруднительно из-за климатических условий.

Таким образом, необходимо отметить:

· Климат – резко-континентальный;

· Территория – обширные степи, пригодные для скотоводства и перемещения;

· Население – общая численность хунну в благоприятные годы достигала 3 млн. человек.

М. П. Петров (Тинехпи) отмечает, что по свидетельству Ахмеда ибн Фадлана, болгары возделывали на своих полях очень много ячменя и пшеницы. «… B земле их пшеницы и ячменю родится очень много», — пишет он. Он также упоминает о возделывании ими проса. По словам Ибн Даста (Ибн Русте), болгары — земледельческий народ, они обра­батывают землю и выращивают большое количество зерна — и пшеницы, и ячменя, и проса, да и иных видов хлеба. Он пишет: «Болгаре — народ земледельческий и возделывает всякого рода зерновой хлеб, как-то: пшеницу, ячмень, просо и другие».

О значительном развитии земледелия у болгар упоминают и русские летописи. Об этом они говорят обычно при описывании великих голодов и неурожаев на Русской земле. Такие голод­ные годы на Руси случались довольно часто. Самыми страшными были 1024, 1128, 1214, 1215, 1230, 1231 гг. Эти годы действи­тельно были трагическими в истории русского народа — во мно­гих местах люди питались не только падалью, нередко отмечались и случаи каннибализма. Бывали нередко случаи вымирания целых городов и селений. Так, в 1230 – 1231 гг., в одном только г. Смоленске от голода погибло более 32000 жителей. В такие суровые годы русский народ спасал или немецкий, или болгарский хлеб. В ле­тописи о большом голоде 1024 г. сказано следующее: «И бе мятежь великъ и гладь по всей земли той (Суздальской), яко мужу своя жены даяху, да прекръмять себе, челядином; идоша по Волзе вси людие в Болгары, и привезоша пшеница и жито, и тако от того ожиша» [8].

В отличие от Азии (Алтай, Сайны, Байкал) земли Волжско-Камской Болгарии были более пригодны к земледелию.

Таким образом, в отличие от Империи хунну, болгаро-суварское население в Среднем Поволжье было в более выгодных позициях для развития товарного земледелия. В. Ф. Каховский о земледелии Волжско-Камской Болгарии писал, что степное Левобережье Среднего Поволжья явля­лось земледельческим краем. В бассейнах рек Актай и Бездна еще в середине I тысячелетия н. э. появились открытые селища, население которых занималось плужным земледелием, — это подтверждается находками напрясел, зернотерок и орудий зем­ледельческого производства (например, ральника в курганах VIII – IX вв.).

Булгары и сувазы (сувары) принесли с собой на Волгу более высо­кую технику и совершенные орудия земледелия: тяжелый плуг для подъема целины, серп и др.

Суварские же племена еще на Кавказе занимались преиму­щественно земледелием, поэтому на Волге они сравнительно быстро перешли к прочной оседлой жизни. Отказ сувазов от предложения булгарского царя Алмуша перекочевать вместе с ним к реке Джавшыр был вызван не столько религиозными мотивами, сколько тем обстоятельством, что они к этому вре­мени успели прочно осесть на землю. Из сообщения Ибн-Фадлана о переселении булгар к реке Джавшыр становится ясно, что с царем пошли именно кочевые скотоводы («Другая же партия была вместе с царем (князем) из (кочевого) племени, которого называли царем (племени) эскэл»). Такими ското­водческими племенами были, очевидно, нухратские булгары, эскэлы, темтюзы и берсула. По свидетельству Эль-Балхи, ле­том булгары оставляли свои зимние деревянные жилища и рас­ходились по войлочным юртам. С приходом булгар в Среднем Поволжье в IX веке сложилась паровая система земледельчес­кой культуры. Булгарские племена постепенно перешли к оседлой жизни, и кочевое скотоводство сохранилось у них лишь как пережиточное явление [9].

Ибн-Русте писал: «Болгаре — народ земледельческий и воз­делывает всякого рода зерновой хлеб, как-то: пшеницу, ячмень, просо и др.». О значении зем­леделия говорит и народная пища булгар: «Пища их, - пи­сал Ибн-Фаддан, - просо и мясо лошади, но и пшеница, и ячмень (у них) в большом ко­личестве, и каждый, кто что-либо посеял, берет это для cамого себя».

Булгары варили из ячменя похлебку, «которую хлебают девушки и отроки. А иногда варят ячмень с мясом, причем господа едят мясо, и кормят девушек ячменем». Как свидетельствует Ибн-Фадлан, царь Алмуш и арабское посольство встретил, «неся с собой хлеб, мясо, просо».

Сын В. Ф. Каховского Б. В. Каховский обнаружил в результате раскопок, проводимых в 2006 г. в Тигашево, болгарский серп. В. Ф. Каховский в своей работе «Происхождение чувашского народа» отмечает, что в булгарских поселениях в ямах-хранилищах найдены зер­на злаков — пшеницы, ржи, ячменя, проса и гороха. Бул­гары возделывали также пол­бу, чечевицу и другие культу­ры. Кроме зерновых, возделывались и технические культуры, особенно конопля, дававшая основное сырье для получения домотканой одежды.

Основным орудием обработки земли у булгар была ага (чу­вашское акапуç или сабан), состоявшая из припряга и станины из лучистого длинного дерева, к которому прикреплялось же­лезное чресло и тяжелый железный лемех с деревянным осно­ванием.

Большая часть лемехов, найденных на территории Волжской Булгарии, имеет симметричную форму и довольно большие раз­меры: длина их достигает 40 см, ширина — около 25 см, тол­щина — до 1 см, весом они до 12 фунтов. Нередко по краям лемехов для большей прочности наварены полосы железа. Перед лемехами укреплялись лезвием вперед ножи для разрезания зем­ли. Широко употреблялись небольшие ральники, плоские с ниж­ней стороны и несколько утолщенные с верхней. На булгар­ских поселениях найдены также мотыги, горбатые косы и сер­пы, получившие название булгарских. По предположению А. В. Кирьянова, уже в X веке в Булгарии сложилась трехпольная паровая зерновая система, получившая распространение в тех местах, где плотность населения была больше, а на периферии сохранилась переложная система. В лесных районах сохранялась еще первобытная подсеч­ная система.

Земли Среднего Поволжья были плодородные. Н. М. Ка­рамзин отмечает «цветущее со­стояние» земледелия в Волж­ской Булгарии. П.С.Паллас, путешествовавший по этим ме­стам, указывает, что «во всей стране Черемшана находятся изрядные черноземные паш­ни...».

Хлеб производился и на вы­воз в соседние страны. В «По­вести временных лет» отмечен такой факт: в 1024 году в Суз­дальской земле был голод, русские отправились в Болгары и «привезоша жито и тако ожиша».

О значении земледелия говорит и земледельческий календарь чувашей, который, по-видимому, сложился еще в Волжской Бул­гарии и вытеснил из употребления более ранний скотоводчес­кий календарь. В земледельческом календаре чувашей весенние, летние и осенние месяцы назывались по виду земледельческих работ: май — ака уйăхĕ (месяц весенней вспашки и сева яровых), июнь — çĕртме уйăхĕ (паровой месяц, от çĕрт — гноить траву), июль — утă уйăхĕ (месяц сенокоса), август — çурла уйăхĕ (месяц серпа, месяц уборки урожая), сентябрь — авăн уйăхĕ (месяц молотьбы, овинный месяц) и т. д.

Волжская Булгария была страной развитого земледелия. В ней рано сложились частная собственность на землю и индивиду­альное сельское хозяйство [10].

Чувашский исследователь М. П. Тинехпи о земледелии в Волжско-Камской Болгарии писал, что значительные голодные годы не миновали и Болгарской земли; свирепствовавший на Русской земле в 1024 г. голод, очевидно, не миновал и соседней с Суздальским княжеством Волжской Болгарии, однако болгары, благодаря еже­годным богатым запасам хлебов и множеству скота, пострадали от голода меньше, чем соседние русские. Русские были осведомле­ны о богатых хлебных запасах у болгар, иначе бы они не стали ездить к ним за хлебом. По свидетельству В. Н. Татищева, болгары вели большую торговлю хлебом и постоянно вывозили в русские районы большое количество зерна. «Множество привозили яко жит, ... продавая в городах русских по Волге и Оке», — пишет он. «Главным товаром, шедшим из Булгарского царства (а в тесном смысле из города Булгара, как ныне из Самары) вверх по Волге, был хлеб», — пишет В. Рагозин. Даже жители Новгоро­да потребляли болгарский хлеб. Об этом свидетельствуют следую­щие факты. Когда Суздальский князь Андрей Боголюбский в 1170 г. начал войну с Новгородом, суздальцы никак не могли одолеть новгородцев, однако когда он перекрыл Волжский путь, по которому поступал в Новгород болгарский хлеб, новгородцы были вынуждены сдаться. В 1215 г. произойти еще более страшные события. В этом году на Руси был великий голод, к тому же суздальский князь Ярослав пошел на Волгу и перекрыл пути поступления хлеба из Низовья (Низовых Земель). Тогда в Новго­роде начался голод, и народ стал вымирать, как мухи. В конце концов, новгородцы были вынуждены сдаться Ярославу. Новго­родцы были плохими земледельцами и обрабатывали землю толь­ко из-за боязни прекращения поступления низовского хлеба, ибо земля в тех краях была мало пригодной для земледелия. С. Ф. Платонов по этому поводу пишет следующее: «Вообще же земля новгородская была «неродима», а население ковыряло зем­лю без верной надежды на урожай, лишь потому, что не рассчи­тывало на сколько-нибудь правильный подвоз зерна» [11].

Выводы

1. Чувашские исследователи активно интересуются историей Волжско-Камской Болгарии.

2. Исследователи обращают серьезное внимание на специфику развития земледелия, ремесла, городов древнеболгарской цивилизации.

3. М. П. Тинехпи, В.Ф. Каховский, Б. В. Каховский рассматривают и считают древнеболгарскую (древнечувашскую по Г. И. Тафаеву) цивилизацию родной историей чувашского народа.

4. По утверждению чувашских исследователей, земледелие в Волжско-Камской Болгарии имело товарно-денежное развитие. Земледелие было направлено не только на внутреннее потребление, но и шло на экспорт.

Литература

1. Поппе, Н. Н. Чуваши и их соседи / Н. Н. Поппе. – Чебоксары, 1927.

2. Смирнов, А. П. Волжские булгары / А. П. Смирнов. – М., 1951.

3. Смирнов, И. Н. Волжские болгары. Книга для чтения по русской истории / под ред. Довнар-Запольского. – М., 1904.

4. Исследования по истории Чувашии и чувашского народа. Вып. I. – Чебоксары, 1997. – С. 17.

5. Крадин, Н. Н. Империя хунну / Н. Н. Крадин. – М., 2001. – С. 65.

6. Крадин, Н. Н. Там же. – С. 68-69.

7. Крадин, Н. Н. Там же. – С. 71-73.

8. Исследования по истории Чувашии и чувашского народа. Вып. I. – Чебоксары, 1997. – С. 19.

9. Каховский, В. Ф. Происхождение чувашского народа / В. Ф. Каховский. – Чебоксары, 1965. – С. 282.

10. Каховский, В. Ф. Там же. – С. 283-284.

11. Исследования по истории Чувашии и чувашского народа. Вып. I. – Чебоксары, 1997. – С. 20.