Философия «держи вора» в болгарской самоидентификации

Тафаев Г.И.

Философия «держи вора» в болгарской самоидентификации

О земляки мои! Наверно, все на свете

Я отдал бы сейчас, чтоб вновь увидеть вас.

Черты земли моей, безгрешные, как дети,

Не раньте душу мне! Не спрятать влажных глаз.

Пусть кровь моя текла и с Вислою смешалась –

Ведь Адала волна прозрачною осталась!

А если выйдет так, что вас я не увижу,

Родные и друзья и все, кто жив, кто ждет, -

Пусть каждому из нас намного станет ближе

Печальный голос мой – он с ветром к вам придет.

Один бы вздох сберег осенний горький свет:

За все спасибо вам, за все, за все – рехмет»

                                                        П.П. Хузангай

В  Среднем  Поволжье  в историко-культурной среде Татарстана с 40-50 гг. XX века сформировалась философия, которую, можно назвать «держи вора». Вор, воруя чужую историю, кричит «держите вора». К сожалению, российская общественность взирает на воровство древнеболгарской (древнечувашской) истории и кивает одобрительно головой. Конечно, имеется Указ Президента России от 2009 г. «О создании комиссии по фальсификации истории». Например, издан сборник «Фальсификация исторических источников и конструирование этнократических мифов» [1].

Отмечается почему выглядят наивными представления о том, что фантазии на историческую тему развивают исключительно лишь дилетанты и далёкие от профессии люди, которые якобы делают это в силу своей слабой образован­ности и тем самым «искажают» и «извращают» историю. Окружающая нас действительность оказывается, к сожалению, более сложной, ибо тоска по на­циональной идее не чужда и специалистам, которые иной раз выказывают го­товность к нарушению профессиональной этики и даже в отдельных случаях готовы пойти на подлог.

В этих условиях среди профессионалов можно было бы выделить три раз­ные категории. Одни из них живут в национальном мифе и искренне уверены в том, что своим творчеством отстаивают научную истину. Другие понимают, что происходит, но сознательно ставят своё перо на службу национальному мифу в интересах карьеры и других социальных дивидендов. Наконец, тре­тьи пытаются хранить верность профессиональному долгу и либо пытаются бороться за честь профессии, либо уходят в эскапизм, занимаясь частными историческими проблемами, далёкими от сферы текущей политики. Наиболее успешными бывают вторые, которые при всём своём цинизме всегда оказыва­ются в фарватере общественных настроений, а иногда и несколько впереди них. Именно они способны быстро перестроиться с резким изменением социально- политической ситуации, и прежде всего именно среди них обнаруживаются те, кто готов поддерживать распространение фальшивок. Поэтому, чтобы преодо­леть их влияние, в вузах следует не только обучать будущих историков источниковедению, но и прививать им основы научной этики. Помимо этого, научному сообществу после распада советской идеологизированной системы обществоведения, иерархичной и цементированной отделом науки ЦК КПСС, требуется на новых, демократических началах возрождать ту эфемерную суб­станцию, которую можно назвать корпоративной солидарностью. Сейчас, в условиях непреодолённого во всём обществе кризиса доверия, эта задача вы­глядит достаточно утопичной, но объединение сообщества вокруг нескольких общезначимых проблем вполне реально. Среди таких тем, безусловно, псевдоистория, фальсификация источников, роль исторической науки в современном социуме, вопросы преподавания истории.

Пока же современный мир оказывается в удивительной ситуации, когда гуманитарные по своей сути вопросы истории всё чаще становятся причиной вполне осязаемых политических проблем. «Войны памяти» обострились, в том числе в результате зашкаливания уровня мифологизации общественного со­знания. Упомянутая в первых строках президентская  комиссия, несмотря на тревожные ожидания общества, не устроила охоты на ведьм, а сосредоточи­лась на планомерной работе по документальному опровержению, прежде всего одиозных фальсификаций новейшей истории, прямо влияющих на межгосу­дарственные отношения. Это вполне объяснимо с учётом логики подготовки и празднования минувшего в 2010 г. юбилея Победы в Великой Отечественной и Второй мировой войне. Многочисленные публикации исследований и рас­секреченных документов под грифом комиссии не вызывают больших возраже­ний, за исключением законного: а почему же всё это не опубликовали раньше, пока Украина не предъявила счёт за геноцид голодом, пока не обвинили в раз­вязывании Второй мировой войны? [2]

Историки А.Е. Петров и В.А. Шнирельман далее отмечают, что они отметить, что в поле зрения комиссии оказалась лишь верхушка скрытого под водой тихоокеанского вулкана. Понятно, что всего грандиозного поля не охватишь, а вопросы легитимности мироустройства по итогам послед­них в хронологическом отношении конфликтов являются самыми актуальны­ми для политиков. Но те процессы, которые по аналогии с вулканологией про­исходят в глубине вулкана, на стыке с пылающей мантией могут оказаться подлинно взрывоопасными.

Именно поэтому наше внимание прежде направлено вглубь российской истории и территории. Как правило, в регионах происходят процессы, требую­щие всесторонней и междисциплинарной научной оценки. Мы не претендуем на полноту и в этой книге разбираем лишь один из маркеров формирования  этнократически  движений в современной России, связанный с истоками, ме­тодикой изготовления, презентации и пропаганды фальшивок, относящихся к идеологическому конструированию прошлого.

Актуальность темы исторических фальшивок состоит ещё и в том, что поч­ти все националистические движения в России и на постсоветском простран­стве обзавелись собственными версиями национальных историй, собствен­ным взглядом на российское прошлое и роль своих предков в мировых про­цессах. Если сложить вместе все половецкие, украинские, аланские, аркаимославянско-арийские, корейские, великобулгарские, адыгские, «мегалионо - казацкие», тюркские и прочие версии истории, то становится очевидным, что человеческая история настолько непродолжительна, а планета Земля так мала, что вместе все эти величайшие в истории цивилизации существовать не могли. Пресловутый Боливар и двоих-то не смог вынести, а тут сразу столько!

Откуда берутся эти величайшие цивилизации древности? И почему мы не знали ничего о них раньше? Конечно, на второй вопрос вам ответят легко и быстро: мол, замалчивали, уничтожали следы и т.д. А вот с первым всё значи­тельно запутаннее. Оказывается, в целом ряде случаев нашлись неизвестные ранее исторические документы, в которых-то как раз великая миссия того или иного народа неожиданно раскрылась. Стоит ли удивляться, что эти новые до­кументы после предъявления их специалистам оказывались подделками?

Хорошо, если фальшивку разоблачили по горячим следам, сразу после об­народования. Она не успевает войти в массовый оборот и заморочить голову многим ни в чём не повинным людям. Но гораздо чаще происходит наоборот. Сенсационный документ широко распространяется, о нём пишут падкие до сенсаций СМИ, тем самым укореняя его в массовом сознании. Дискредитиро­вать такой проверенный временем «источник» очень трудно. Он становится прочной основой нового национального мифа, так завлекательно возвышаю­щего общее прошлое [3].

О «Джагфар Тарихы»  писали ранее, но вновь приходится говорить о псевдолетописи в связи с «любовью» к ней чувашских краеведов и татарских «булгаристов». Обратимся к работе «Подделки и альтернативная история». Например, В.А. Шнирельман отмечает, что сегодня в российском обществе необоснованно большое значение полу­чает этнорасовая парадигма, причём к ней всё чаще обращаются российские учёные. С чем это связано? В поздние советские десятилетия наши учёные были увлечены теорией этноса и видели в этносе универсальную организа­цию, характерную для всего мира. Сегодня целый ряд российских этнологов смотрят на эту концепцию всё более скептически, ибо этнос так и не получил строгого общепризнанного определения, а существующие в разных регионах мира представления об общественной структуре оказались гораздо более мно­гообразными, чем казалось советским этнографам-теоретикам. Выяснилось, что советские представления об этносе основывались на некоторых недоказан­ных априорных суждениях. В то же время советский миф оказывает своё воз­действие на умы и сегодня, и некоторые российские учёные даже готовы при­знавать этнос «биологической популяцией», что не только не имеет никаких серьёзных оснований, но привносит в нашу науку опасную расовую парадиг­му. Аналогичная ситуация наблюдается с археологической культурой, анали­тической категорией, которой оперируют подавляющее большинство отече­ственных археологов, молчаливо признавая её связь с этнической общностью. Между тем и это не очевидно, начиная от разногласий по поводу методики выделения археологической культуры и кончая интерпретацией выделенных культур, которые вовсе не обязательно имеют этнический характер. Когда-то я пытался познакомить наших археологов с этноархеологией, которая могла бы много дать для усовершенствования методик интерпретации археологических материалов. Однако большинство наших археологов такими методами не за - интересовались [4].

Все помнят, каким способом была изменена дата основания г. Казани, как удалось протащить через ООН юбилей ордынского, а не болгарского поэта Кул Гали. Много дров казанская историческая школа наломала по этногенезу татар, чуваш и т.д. Российский исследователь о такой фальсификации в научном сборнике пишет, что зато, начиная с советского времени, в нашей науке неоправданно большое место получили занятия этногенезом. Сегодня, очевидно, что это вызывалось не столько научной потребностью, сколько этнофедеральным устройством го­сударства, заставлявшим чиновников на местах стремиться к наделению своих народов версией самобытной истории, уходящей в глубины тысячелетий. Этот социально-политический заказ на особые версии этнической истории и этноге­неза привёл к становлению целых научных областей. Причём добросовестно разрабатывавшие такие задачи учёные в большинстве своём не сознавали, что выполняют политический заказ. Сегодня, когда невооружённым глазом видно, что этногенез оказывается гораздо ближе к политике, чем к науке, немалому числу специалистов трудно расставаться с привычными представлениями. Им комфортнее жить в сложившемся мифе, чем разрабатывать принципиально новые подходы. Между тем пренебрежительное отношение к выработке чёт­кого понятийного аппарата и разработке строгих методических приёмов спо­собствует тому, что граница между наукой и псевдонаукой размывается. Ведь если мы обратимся к целому ряду наших научных понятий и методических процедур, то заметим, что они основываются на условных допущениях и априорных предположениях, которые сами еще нуждаются в проверке. Но именно такими понятиями и процедурами с благодарностью пользуются те, кого наши специалисты с гневом называют «дилетантами», упрекая их в «извращении истории» [5].

Чувашская и татарская история  стала искажаться со стороны татарских ученых, а власть в Татарстане ускорила процесс изъятия у чуваш их истории. Искажения не только по истории народов Среднего Поволжья. Например, «лжелетопись» Джагфара замахнулась на истории Украины, Болгарии, Германии, России.

А.Е. Петров в статье «Необулгарская идея и легитимизация поддельного свода Джагфара» указывает на искажения истории Руси. Впрочем, настолько ли «свежа» эта трактовка? В 1864 г. в «Календаре» Академии наук была опубликована статья Н.И. Костомарова «Куликовская битва», послужившая началом бурной научной дискуссии, перипетии кото­рой оживлённо обсуждались просвещённым обществом. У Костомарова по­лучилось, что Дмитрий Донской, «как показывают все дела его, не отличался пылкой отвагой». Вывод был обоснован оригинально истолкованными «лето­писными» фрагментами. Н.И. Костомаров объяснил обмен доспехами с Ми­хаилом Бренком желанием князя избежать опасности, «неразлучной с положе­нием великого князя, особенно под великокняжеским знаменем, которое изда­лека привлекало удары врагов», «иной причины быть не могло». Но яростный гнев оппонентов вызвало его резюме: «Но, кажется, что Димитрий нарядил своего боярина великим князем с тою именно целию, чтобы сохранить себя от гибели и ещё более от плена...»! Следуя за текстом одной из позднейших редакций «Сказания о Мамаевом побоище» (Киприановской), помещённой в Никоновской летописи, Н.И. Костомаров следующим образом изобразил по­ведение Дмитрия в битве: «Великого князя между простыми воинами сбили с коня, он сел на другого коня; но бросились на него четверо татар, сбили с коня, погнались за ним. Князь Новосильский оборонял его, Димитрий почувствовал на своих доспехах несколько ударов, побежал в лес, запрятался под срублен­ное дерево и там улегся чуть не без чувств».

Вероятно, Н.И. Костомаров сознательно эпатировал учёную публику и по­нимал, какая последует реакция вслед за его публикацией. В автобиографии он написал: «Дело было в том, что я, руководствуясь источниками, указал на та­кие черты в личности Димитрия Донского, которые противоречили сложивше­муся о нём и ставшему как бы казённым мнению как о доблестном и храбром герое княжеских времён. Против меня поднялась целая буря патриотического негодования».

Уже прославившийся ранее непатриотичными выводами в отношении лич­ности Ивана Сусанина, Костомаров вновь навлёк на себя обвинения в недо­статке патриотизма и в злонамеренности его методики освещения важнейших событий русской истории. Историк воплотил в этом исследовании собствен­ное кредо: никто не лишен недостатков, люди — существа противоречивые, и право историка изображать их личности во всей совокупности черт характе­ров, невзирая на то, кем были эти личности для современников и потомков.

Важнейший свой методологический принцип Костомаров охарактери­зовал так: «В важных исторических событиях иногда надобно различать две стороны: объективную и субъективную. Первая составляет действительность, тот вид, в каком событие происходило в своё время; вторая — тот вид, в ка­ком событие напечатлелось в памяти потомства. И то и другое имеет значение исторической истины: нередко последнее важнее первого. Так же и истори­ческие лица у потомков принимают образ совсем иной жизни, какой имели у современников. Их подвигам даётся гораздо большее значение, их качества идеализируются: у них предполагают побуждения, каких они, быть может, не имели вовсе или имели в гораздо меньшей степени. Последующие поколения избирают их типами известных понятий и стремлений» [6].

Конечно, часть татарских исследователей понимают, что многое фальсифицируется. К примеру, ведущий историк Дамир Исхаков указывает, что в статье М.З. Закиева «Кем пишется татарская история и как», опубликованной под рубрикой «Дискуссионный клуб», обсуждение начинается со ссылкой на материалы «Аналитического центра» журнала «Идел»  и делается замечание, что его участники - это те, кто из-за «амбиций мешает скромным и деловым ученым» писать «Историю татарского народа». При этом автор публикаций обещает раскрыть тайны «этой суеты» и показать, на кого работают его организаторы. Но продолжая далее, он вынужден отметить, что ИЯЛИ все еще находится «на стадии завершения четырехтомной «Истории Татарстана», первый том которой «идет в печать и ждет финансирования».

Отвечая своим оппонентам, он останавливается и на проспекте монографии «Татарский народ: происхождение и развитие» 1982-1984 гг., работу над которым прервало его директорство. По мнению академика, главными недостатками планируемого труда были: а) татары рассматривались в Волго-Уральском регионе «как пришельцы» (из-за того, что скифы и их потомки считались индоевропейцами); б) Золотая Орда и татарская диаспора в нем отсутствовали. Если даже последнее утверждение частично и верно (все-таки речь идет о начале 1980-х гг.), то заголовок книги предполагал отход от «Истории ТАССР», что было тогда важнее всего. Однако М.З. Закиев утверждает, что в 1988 г. совместно с отделом истории ИЯЛИ они предположили «новую концепцию истории татар», работа по которой и началась с этого времени; она выльется, - говорил он, - в книгу «Материалы по истории татарского народа», которая вскоре выйдет» (похоже, что речь идет об одноименном сборнике, который к маю 1996 г. еще не был издан, но затем появился с датировкой «1995 г.», хотя к печати сборник был подписан в самом конце 1995 г.).

Далее директор ИЯЛИ живописует огромную работу историков республики и других, привлеченных к этому делу ученых по подготовке «материалов» к написанию истории татар, которая видится ему четырехтомной (видимо, в основе серии все же лежала «История ТАССР» в 4-х томах). К принципам подготовки такого труда он подошел не сразу, но все-таки подошел и заявил: «Насколько глубоко уходит история народа, настолько далеко в будущее можно обозначить его перспективу». Такой подход позволил ему прорисовать конкретно основные контуры будущего труда по истории татар. Во - первых, это приоритет «булгаро-татарской» теории, основателем которой он совершенно безосновательно определил Шигабутдина Марджани.  Во-вторых, признание преобладания среди скифов тюрок и восхождение предков татар - булгар через ряд звеньев (хазары, тюрки, савиры, гунны, сарматы) к ним. В-третьих, это отрицание роли Золотой Орды и значения этнических процессов, там происходивших, в этнической истории татарского народа. В-четвертых, обоснование существования в Волго-Уральском регионе до Булгарского государства легендарной «Биармии» — другого «тюркского государства».

По мнению М.З. Закиева, при формулировании теоретических основ национальной истории надо принять во внимание существование двух взглядов на этноним «татар». Первый - это взгляд оппонентов академика, которые выводят татар от «татар» VI в., живших в Центральной Азии, и «протягивают» их затем до основного периода Золотой Орды и татарских ханств. Второй взгляд - это подход сторонников академика М.З. Закиева, по его мнению, начинающийся с Ш. Марджани, суть которого в том, что татарская нация сложилась в XIX в., а народ, легший в ее основу, образовался в XV - XVI вв. в результате слияния разных компонентов, но он не принимал этнонима «татары». «Татары, - утверждал этот исследователь, - есть народ, возникший «на основе местных тюрок и финно-угров», а те татары, которые пришли с войсками Чингисидов, «растворились из-за того, что их было мало, среди местных тюрок, основным этнонимом которых было наименование «булгар».

М.З. Закиев пишет, что он не против включения истории Золотой Орды в национальную историю, он против другого - считать золотоордынский этап «временем формирования татар». Последнее, кстати, находит весьма интересное выражение в его собственном рассказе о том, почему он выступил против учебника  Р.Г. Фахрутдинова по истории татарского народа: «Татарские дети, прочитав этот учебник, как и дети татар, обучающиеся в русских школах, могли бы думать, что они... происходят от татаро-монгольских. .. завоевателей», в результате они бы сказали, что «не хотят быть татаро-монголами». Тут хорошо видно то, о чем предупреждал писатель Дж. Рахимов: «...идея булгарства позволила нам оправдаться перед русскими - ... мы булгары, знать не знаем Золотую Орду, стало быть, дорогой русский брат, я твой друг, никогда не причинял вреда русским...»

Ответ М.З. Закиеву последовал практически сразу. Причем его оппоненты на этот раз вполне сознательно координировали свои усилия. Первая ответная статья принадлежала Д.М. Исхакову. Она, как видно из ее названия, была ориентирована на полемику по главной проблеме - отсутствию сдвига в области написания национальной истории. Автор статьи указал, что в ИЯЛИ за исключением 4-томной «Истории ТАССР», которую старательно подправляли, но так и не смогли превратить в «Историю татарского народа», ничего нет. Он, будучи в течение шести лет (1987 - 1993) членом ученого совета этого института, не видел и концепции написания этой истории, поэтому счел возможным полагать, что ее на самом деле не существует. Остановившись на главном принципе академика М.З. Закиева, Д.М. Исхаков раскрыл его полную непригодность при написании исторических трудов, перейдя затем к разбору основных тезисов этого исследователя.

Чувашские исследователи крайне озабочены такой ситуацией «держи вора», когда у чувашей отобрали их историю (В.Д. Димитриев, Г.И. Тафаев, Юхма Мишши). Профессор В.Д. Димитриев об ассимиляции болгаро-чуваш со стороны татаро-кыпчаков так пишет «на межеванье и отводе были в свиде­телях старожилы чувашские крестьяне дд. Арабозей и Шигалей Симбирского, дд. Шоры и Баишево Казанского уездов. Следовательно, чуваши Галицкой «дороги» Казанского уезда, переселившиеся на территорию Чувашии в XVI — первой по­ловине XVII вв., сохранили свою этническую принадлежность.

Данные об основании переселенцами-чувашами Казанского) уезда упомянутой деревни Матаково в 1625 г., деревень Кильня, Кубня, Сугуты, Тойси, Ендобы, Баишево (ныне Балабаш- Баишево), Шерауты, Ишля (Бахтигильдино), Кочаково на р. Кубне были приведены в нашей статье, опубликованной в 1956 г.

Многие из чувашских селений правобережья Волги, основанных переселенцами из Казанского уезда, продолжали вплоть до 1781 г. числиться в Казанском же уезде. Правда, с образо­ванием в середине XVII в. нового, Симбирского уезда большинство селений, основанных на бывшем «диком поле» пересе­ленцами из Казанского, Свияжского, Чебоксарского, Кокшайского и Цивильского уездов, вошло в состав Симбирского уез­да. Так, по документам третьей четверти XVIII в. на террито­рии Чувашии значатся такие чувашские селения Казанского уезда: Горной стороны дер. Урум, Ногайской «дороги» Горной стороны дер. Старое Бишево, Арской «дороги» Нагорной сто­роны Муслюмковой сотни дер. Сорма, а также дд. Большие Шигали, Старые Шигали, Галицкой «дороги» дер. Сатышево, Горной стороны дер. Атнашево («а по чуваскому званию Нур- гечь»), дд. Мотакры, Ивашкино, Мамышево и др. В 1781 г. такие селения были переданы в образованные в новых грани­цах уезды: дд. Атлашево и Сатышево — в Чебоксарский, дер. Мамышево — в Козьмодемьянский, дер. Хирбоси на речке Санарке — в Ядринский, дд. Старые Шигали, Шигали, Ближняя Сорма, Дальняя Сорма, Атнашево, Нижние Уты Яндоба тож, Татмыш Якутля (Хозансиль), Верхние Уты (Вотабусь), Топси Паразусь, Урмаево, Полевое Байбахтино — в Цивильский. Мно­гие чувашские селения, входившие в Тетюшский уезд Казанской губернии и Буинский и другие уезды Симбирской губернии, были заложены переселенцами из Казанского уезда. В частно­сти, к таким в Буинском уезде относились дд. Баишево, Елдаба, Ивашкино, Ишля Шармусь, Тойси, Убеево, Юндаба.

Большое количество чувашей из Приказанья и Заказанья в конце XVI—XVII вв. вернулось в Закамье и основало здесь много селений. Такие деревни Закамья, как Нижние Имения, Камышлы, Каска (Бюляр Тюбяк тож), Студеныи"~Ключ, Сав- руши, Нижние Савруши Михидерево тож, Ивашкина Тойгуза, Гандубино, Калмыкове Ильмовый Куст тож, Новое Ильмовое, Новый Адам, Верхняя Майна, Киреметь Тридцать дубов тож и др. в 1716 г. состояли в Зюрейской (бывшей Чувашской) «до­роге» Казанской губернии, хотя другие селения Закамья входили в Ногайскую «дорогу». По данным третьей четверти XVIII в., в Зюрейской «дороге» числились следующие чуваш­ские деревни Закамья: Саволей, Акташ (Окташ), Нижний Акташ, Шумыш, Новый Шумыш, Явушево, Токташи, Верхние и Нижние Савруши, Нижние Кадраты, Ишалкино, Никуткино, Нижняя Мака, Батрас тож, Савантеево, Чайгутлы, Курки. Ве­роятно, все указанные деревни были основаны переселенцами из Зюрейской «дороги» Заказанья. В Закамье же находилась чу­вашская деревня Морки Галицкой «дороги». По-видимому, здесь были чувашские селения, основанные и переселенцами из Арской «дороги». Большинство чувашских селений Закамья чис­лилось в Ногайской «дороге». Среди них, несомненно, были де­ревни, основанные чувашами, переселившимися не только с правобережья Волги, но и с предкамской части Ногайской «до­роги» — с территории, расположенной южнее Казани, где в XVI в. было немало чувашских деревень. Возможно, приказанские чуваши переселялись в XVII в. не только в Закамье, но и в Башкирию. Во время комплексных экспедиций ЧНИИ 1961—1962 гг. в некоторых чувашских селениях как Закамья, так и Башкирии местные жители рассказывали нам предания о том, что их предки пришли из района Казани.

Е. И. Чернышев, И. П. Ермолаев заявляют, что в письмен­ных источниках Казанского и Свияжского уездов второй поло­вины XVI — первой половины XVII вв. термин чуваш имел не этническое, а социальное значение, обозначая ясачного чело­века, что «под словом «чуваша» надо разуметь ясачных татар. Е. И. Чернышев ряд чувашских селений Свияжского уезда 1565—1568 гг., являющиеся и ныне чувашскими, объявил татарскими. Такое объяснение нельзя признать соответству­ющим действительности. В писцовых, дозорных книгах и дру­гих источниках Казанского уезда второй половины XVI — пер­вой половины XVII вв. отмечаются, наряду с ясачными чувашами, ясачные черемиса (марийцы) и ясачные вотяки (удмурты), в XVII в,—и ясачные татары. В Казанском ханстве ясак платили только подчиненные народы, татары не являлись ясач­ными. И после присоединения ханства в России до XVII в. из татар ясачных людей не было. Если чуваш — социальный тер­мин, то почему же были ясачные черемиса и вотяки, затем и татары? Приведенные факты о переселении чувашей Казанского уезда на правобережье Волги и в Закамье, где они основы­вали чувашские селения, оставались чувашами, также говорит     о том, что чуваши Казанского уезда были чувашами именно этнически.

Не подлежит также сомнению, что большинство чувашей Приказанья и Заказанья, приняв ислам, в XV—XVII вв. вошло  в состав татар.

В XVI в. правобережные чуваши делились, по-видимому, на две этнографические группы: в северо-восточной Чувашии — верховые, в центральной Чувашии — низовые (ныне там средненизовые). Низовые чуваши в большей чистоте сохранили этнические черты болгаро - чувашей, а в культуре верховых заметно выступали следы марийского компонента (субстрата). В XVII—XVIII вв. в юго-восточной и южной частях Чувашии, в Закамье  и  Башкирии формируется этнографическая группа низовых чувашей в современном понимании. В формировании этой группы, по нашему мнению, значительную роль сыграли чуваши Приказанья и Заказанья (выше приводился пример из архивного источника XVII в. об укающем говоре чувашей, пе­реселившихся из Галицкой «дороги» Казанского уезда). Воз­можно, на формирование этнографических черт низовых чува­шей некоторое влияние оказали мишари и казанские татары.

Болгаро - чуваши в XIII—XIV вв. проникли и на среднюю Вятку. В Вятской земле Русского государства, в Слободском уезде на Чепце чуваши упоминаются в начале XVI в  В грамо­те московского великого князя Василия III наместнику г. Сло­бодского Г. Ф. Мансурову от 29 июня 1522 г. указывается, что в городе и уезде живут, наряду с русскими, каринские князья, чуваши и вотяки (удмурты). В других актовых источниках XVI — первой половины XVII вв. содержится много сведений о чувашах на р. Чепце, часто одновременно именуемых бесермянами (иногда в форме «чуваша с бесермянами»). На р. Чеп­це, в селении Гурия-Кала, обнаружен болгарский намогильный памятник 1323 г., содержащий в эпитафии чувашские слова. До сегодняшних дней на р. Чепце живут бесермяне, говорящие на удмуртском языке. В их материальной (в частности, в одеж­де, головных уборах женщин) и духовной (в свадебных и дру­гих обрядах, обычаях) культуре сохранились элементы, харак­терные только для чувашей.

Массового переселения болгаро - чувашей с левобережья на правобережье Волги в XIII—XIV вв. не учитывает, подобно А. X. Халикову и Р. Г. Фахрутдинову, и археолог Ю. А. Крас­нов. И ему свойственен автохтонный подход к использованию памятников материальной культуры в решении вопросов этно­генеза. Учитывая, что археологические памятники I — начала II тысячелетия н. э. на территории Чувашии преимущественно восточнофинские, он предполагает, что «численность тюркского компонента в процессе формирования чувашского этноса не была велика». Усвоение аборигенами болгарского языка он объясняет, со ссылкой на современные языковые процессы, по­литическим господством болгар и отсутствием письменности у местного восточнофинского населения. На этногенетические явления 600—800-летней давности нельзя распространять за­кономерности языковых процессов советской эпохи. В первой половине II тысячелетия, в условиях отсутствия массовых средств коммуникации, этническая ассимиляция могла проис­ходить лишь путем брачных связей и совместного обитания представителей разных этносов в одном поселении или ограниченном районе, ввиду чего предположение о малочисленности в  составе чувашей болгар, ассимилировавших восточнофинcкое  население, не может быть признано обоснованным.

Археологические свидетельства о хозяйстве, орудиях труда, жилищах и постройках и других элементах материальной культуры волжских болгар X — начала XIII вв. во многом находят соответствия в материальной культуре чувашей XVI—XIX вв. Так, чувашский плуг агабусь с железным лемехом и резцом полностью соответствует болгарскому плугу, обнаруженному при археологических раскопках. Зерновые культуры болгар продолжают возделывать и чуваши. Как и чувашские селения, болгарские поселения располагались вблизи рек, в низинах, имели круговую, радиальную планировку, патронимические гнезда. Наблюдается сходство в планировке болгарских и чу­вашских дворов, усадеб. Прототипом чувашских жилищ — че­тырехстенных срубов с дверью на восток — был болгарский квадратный дом-сруб с глинобитной печью. Сходство между болгарами и чувашами прослеживается также в устройстве глинобитных домов, летних шалашей — лачуг (лась) и пр.

Особенно характерно сходство одежды, головных уборов и украшений волжских болгар и чувашей, выявленные Н. И. Гаген-Торн, В. Н. Белицер, П. В. Денисовым путем изучения пись­менных свидетельств о болгарской одежде и анализа чувашско-бесермянских параллелей в этой области. У бесермян, об­разовавшихся от болгаро-чувашей, покрой одежды, вышивки, головные уборы близки к чувашским. Идентичность старин­ных женских головных уборов (тухъя — такыя, хушпу — кашбау, сурпан — тастар) и многое другое у чувашей и башкир также имеет общую болгарскую основу. Для болгар и чува­шей характерен веревочный орнамент. Большое сходство мо­тивов и композиции орнамента вышивок чувашей, мордвы, ма­рийцев, башкир, бесермян, дунайских болгар и ряда других на­родов восходит к североиранской основе. Этот орнамент был воспринят и разработан болгарами еще до прибытия на Сред­нюю Волгу, в те далекие времена, когда они контактировали с североиранцами, а в Волго-Камье был распространен ими на соседние народы.

Невозможно согласиться с перенесением кыпчакско-татарского орнамента золотоордынского, казанского или даже более поздних периодов к домонгольской болгарской культуре. Д. К. Валеева найденные в Биляре находки с узорами относит к X — началу XIII вв. В их число могли включаться и находки по XIV в. (о датировке билярских памятников нами было уже сказано). В этих находках абсолютно преобладают мотивы языческого орнамента, а не мусульманского.

Примечательно следующее заключение Р. Г. Кузеева: «Ана­логии в древних пластах культуры башкир и чувашей также указывают на роль булгар в этнической истории башкирского народа, так как чуваши в большей степени, чем другие поволж­ские народы, сохранили булгарскую архаику. Установлены, в частности, параллели в орнаментации дерева (солярный орна­мент, веревочная рельефная резьба, оформление ковшей), в старинных счетных вышивках с узорами противостоящих птиц (или животных) и т. д. ...Некоторые наиболее ранние виды баш­кирских женских головных уборов (кашбау) и украшений так­же восходят к булгаро-чувашской основе».

М. 3. Закиев в подтверждение своей гипотезы о том, что казанские татары являются единственными прямыми потомка­ми болгар, приводит и такой аргумент: ислам от болгар пере­шел к татарам, чуваши не были мусульманами. Е. А. Халикова утверждает, что к рубежу X—XI вв. в Волжской Болгарии не только городское, но и сельское болгарское население лево­бережья и правобережья Волги было полностью исламизировано, что позже начала XI в. нет «ни одного собственно булгарского языческого кладбища». Такое утверждение можно объяснить лишь желанием видеть всех болгар в X в. мусуль­манами, отнесением к X в. поздних погребений. Это хорошо по­казал Б. В. Каховский, который, проанализировав множество фактов, пришел к выводу, что языческий погребальный обряд и языческие верования сохранялись у массы болгарского населе­ния вплоть до рубежа XIV—XV вв. Известно, что принятие христианства русскими кре­стьянами затянулось на четыре столетия. Так же медленно шло распространение ислама в Волжской Болгарии. В X—XIII вв. ислам исповедовала лишь болгарская верхушка и часть горо­жан, масса населения оставалась в древней языческой вере. Венгерский монах Юлиан, побывавший в Волжской Болгарии в 1236 г., писал, что все болгары — язычники. Возможно, он несколько преувеличивал. Не подлежит сомнению, что исламизация кыпчаков-татар, части болгаро-чувашей и угро-финнов, впоследствии отатаренных, началась при хане Берке (1256— 1265 гг.) и интенсивно проводилась в правление хана Узбека (1312—1340 гг.), завершилась в основном в XV в. Известно также, что «распространение ислама среди башкир заняло не­сколько столетий и завершилось не ранее XIV—XV вв.». Про­цесс исламизации нетатарского населения Среднего Поволжья продолжался и в XVI—XVII вв. и позже. С. П. Толстов под­черкивал, что «очень многое из того, что сейчас создает спе­цифический оттенок культуры казанских татар, резко отличаю­щий их от чувашей, сложилось совсем недавно», с XIX в., «когда между татарским народом и среднеазиатскими народа­ми создаются очень тесные экономические отношения, вносится новый пласт среднеазиатского влияния». Болгаро-чуваши, участвовавшие в формировании чувашской народности в XIII—начале XVI вв., были язычниками, в основном сельскими жи­телями, находившимися в стороне от кыпчакско-мусульманской ассимиляции.

В этнографическом исследовании о татарах Среднего По­волжья и Приуралья проделана очень ценная работа — выяв­лены древние, доисламские элементы материальной и духовной культуры татар. Многие из этих элементов не только по содер­жанию, по существу, но и по названию совпадают с чувашски­ми, сохранившимися до настоящего времени, хотя авторы книги избегают указывать на чувашские параллели. Р. Г. Ах - метьяновым выявлено очень много общего в духовной куль­туре — мифологии, календарных, свадебных и семейных обря­дах, фольклоре — марийцев, удмуртов, мордвы, чувашей, татар и башкир, что свидетельствует об их этнокультурных связях.

Особенно много общего было в быту и культуре татар-кряшен и чувашей. Отмеченные аналогии в пережитках культуры        татар и чувашей свидетельствуют о том, что в этническом соста­ве казанских татар значительный компонент составили омусульманившиеся болгаро -чуваши. Этнографам, как и археоло­гам, следовало бы исследовать обстоятельнее кыпчакский компонент, как основной, в этническом составе, культуре и быте

татар, роль арабской и среднеазиатской мусульманской куль­туры в формировании культуры казанских татар.

М. 3. Закиев заявляет: «Если бы предки современных чувашей имели какое-то отношение к булгарам, то они  обязатель­но унаследовали бы у них государственность. Нет оснований предполагать, что предки современного чувашского народа в общественном развитии когда-то поднялись, до уровня созда­ния государства... У предков чувашей не было государственно­сти, и они к булгарам не имели этногенетического отношения. Булгарское государство переросло в Казанское, казанские та­тары свою государственность унаследовали от болгар».

Наличие древних терминов государственной номенклатуры в чувашском языке и заимствование этих терминов марийским и удмуртским языками до XIV в. свидетельствуют о том, что - государственная жизнь в Волжской Болгарии X—XIII вв. осу­ществлялась на древнечувашском языке, что предки чувашей имели свою государственность. Об этом же говорят многочис­ленные чувашские исторические предания о чувашских царях, вельможах, чиновниках и др. Как уже указывалось, в 1236 г. Болгарское государство было разгромлено монголо-татарскими феодалами и перестало существовать, его территория вошла в Золотую Орду как Болгарский улус. Казанское ханство не являлось продолжением Болгарского государства, оно откололось от Золотой Орды. Нет оснований третировать чувашей за то, что они после гибели Болгарского государства вплоть до Ве­ликого Октября не смогли создать своей государственности [7].

Вывод

1.     Философия «держи вора» в Татарстане победила;

2.     Чувашская (древнеболгарская) история, невзирая на понимание проблемы, закрепилась за татарами-болгарами;

3.     Вероятнее всего через 10-15 лет по мере ассимиляции чувашей у последних будут полностью изъяты рунический орнамент, руническое письмо, болгаро-чувашская одежда, музыка, традиции.

4.     Философия «держи вора» окончательно победит в 20-40 гг. XXI века.

Литература

1.     Фальсификация исторических источников и этнократических мифов – М., 2011. – С.7-8.

2.     Фальсификация исторических источников и этнократических мифов – М., 2011. – С.8.

3.     Фальсификация исторических источников и этнократических мифов – М., 2011. – С.9.

4.     Шнирельман В.А. Фальсификация исторических источников и этнократических мифов/ В. А. Шнирельман – М., 2011. – С.20.

5.     Шнирельман В.А. Фальсификация исторических источников и этнократических мифов/ В. А. Шнирельман – М., 2011. – С.20-21.

6.     Петров А.Е. Фальсификация исторических источников и этнократических мифов/ А. Е. Петров – М., 2011. – С.290-291.

7.     Болгары и чуваши. – Чебоксары, 1984. – С.41-46.