СМЕШЕНИЕ ЯЗЫКОВ И НАРОДОВ В ИМПЕРИИ АТТИЛЫ

СМЕШЕНИЕ ЯЗЫКОВ И НАРОДОВ В ИМПЕРИИ АТТИЛЫ

 

Английский исследователь А. Дж. Тойнби о локальных цивилизациях писал: возможно, наши критики согласятся признать, что цивилизации сравнимы между собой, но они, по всей вероятности, будут утверждать, что эта сравнимость имеет чисто формальный характер. Разве она не ограничена рамками некоторых внешних характеристик? Поэтому не правильнее ли будет провести разграничетельную черту, отделив значимые цивилизации от незначимых? А предположив, что значимая  цивилизация является каким-то одним представителем вида, не придем ли мы другим путем к тому же тезису о «единстве цивилизации»?

Он отмечает: нельзя забывать, что любая ценностная характеристика всегда несет субъективную окраску. Так стоит ли, преодолев заблуждение относительно уникальности своей цивилизации, вновь впадать в старый грех, настаивая, что одна цивилизация может быть значимее другой?

Та же эгоцентрическая иллюзия в новой форме. Можно также напомнить критикам, что ценность, подобно времени, относительна.

Чтобы построить для сравнения оценочную шкалу, которая была бы в известной степени абсолютной, необходимо сравнивать цивилизации не только друг с другом с учетом конечной целевой установки каждой, но и с примитивными обществами, от которых они отличаются общим видовым свойством. Необходимо определить, сколь далеко они продвинулись в достижении своей и общей цели и насколько отстоят от наиболее высокого уровня, достигнутого примитивными обществами. Лишь осуществив эти измерения, можно будет говорить о значимости каждой отдельной цивилизации и попытаться установить высшую точку развития их.

По его мнению тезис о « единстве цивилизаций» ложен. История доказала, что цивилизации могут возникнуть в отрыве друг от друга. Исследователь указывает, что последняя мысль особенно важна, поскольку цивилизации представляют собой не статистические формации, а динамические образования эволюционного типа. Они не только не могут пребывать в состоянии покоя, но ен могут и произвольно менять направление, как если бы они двигались по улице с односторонним движением. [1] Если продолжить эту аналогию, то мы увидим, что ни одна из идентифицированных нами двадцати одной цивилизации не преодолела ещё всю улицу до конца и что четырнадцать из них постигла беда, когда они, нарушив правила, повернули вспять. Одни из них сталкивались с другими, другие же останавливались ввиду реальной угрозы для окружающих. Что же до тех семи цивилизаций, которые существуют и сегодня, то трудно сказать, которая из них в состоянии достичь конца улицы, какие из них все ещё норовят развернуться, а какие строго соблюдают правила движения.

Однако, воспользовавшись нашей аналогией, попробуем посторить искомую шкалу ценностей.

Итак, если на плане нашей улицы точками изобразить двадцать одну цивилизацию, то обнаруживается, что точки не рассыпаются равномерно по всей длине улицы. Можно заметить, что они сгрудились в одном весьма узком месте. Сзади окажется довольно большое пространство, которое все из ехавших, включая и неудачников, успешно преодолели. Впереди же – тоже свободное пространство – туда ещё не въехала ни одна машина. Это и есть самая длинная часть дороги. Разумеется, если ограничить внимание лишь той частью улицы, где наблюдается скопление точек, то и говорить, собственно, не о чем. Если же рассматривать все точки по всей длине улицы, то можно увидеть, что династии между ними ничтожно малы по сравнению с расстоянием, которое отделяет их от начала и конца пути. [2]

Понятие «смешение» этносов, культур, традиций используется многими исследователями. Мы используем понятие «смешение» (К. Квигли) по отношению гуннских, иранских, тюркских, угорских, славянских и горных народов Причерноморья и северного Кавказа.

 

Синтез или смешение по А. Дж. Тойнби : все феномены жизни янусоподобны, ибо в разных аспектах они одновременно  и сравнимы, и уникальны. Каждое проявление жизни уникально, поскольку оно сосредоточено не в себе. Это сущностное свойство проявляется в способности к вариациям и мутациям, имеющим уникальный творческий характер. Однако определенные проявления жизни, как свидетельствуют данные таких наук, как психология, биология, ботаника, зоология и антропология, сравнимы между собой. Психология и биология сравнивают материальные структуры и механизмы жизни статически и динамически. Ботаника и зоология сравнивают индивидуальные живые существа, чтобы классифицировать их и определить, каким образом классы связаны между собой и в каком хронологическом порядке они появились. Зоология включает в свое поле сравнительного исследования изучение животного, называемого человеком; но поскольку это животное, прежде чем стать человеком. Было животным стадным, постольку и человечество должно быть изучаемо в связи с социальной средой, без которой  оно, кстати, не может существовать. Поэтому и необходимо сравнительное изучение человеческих обществ, которые представляют собой   проявления жизни, но сами при этом живыми существами не являются.

Наука, которая занимается сравнительным изучением примитивных обществ, называется антропологией. Успехи её общепризнанны. Однако широко распространено мнение, что сравнительный метод, используемый антропологией, применим только к исследованию народов, не имеющих истории. Мнение это основывается на предположении, что сравнительное исследование и историческое  исследование несовместимы между собой, потому что история не повторяется. Если же при изучении какого- либо общества с помощью сравнительного метода успехи налицо, то это приписывают тому, что, значит, общество это в некотором смысле «внеисторично».

«народы, у которых нет истории», отождествляемые с примитивными обществами, - это, конечно, весьма сомнительное словосочетание, ибо, даже если все существующее в настоящее время примитивные общества пребывают в статическом состоянии, это не доказательство того, что они изначально и всегда находились в таком состоянии. В начале нашего исследования было показано, что превратности разватия обществ данного вида иногда приводили к затянувшемуся и лишенному действия эпилогу, что засохший ствол сохранялся и после того, как жизненные соки переставали поддерживать его. Разве нет вероятности, что все существующие ныне примитивные общества – это сухие ветви когда-то живого древа и что их застывшее состояние – эпилог бурной когда- то истории? Ведь не всегде же они были неподвижными. Когда-то этот вид обществ начал свое существование, приняв стадный образ жизни и пройдя мутационный цикл от нечеловека к человеку. Фиксируя отблески истории примитивных обществ, мы понимаем, что они были столь же динамичными и значительными, как и более поздние цивилизации.

Таким образом, описание примитивных обществ как «народов, у которых нет истории», ошибочно и свидетельствует прежде всего об ограниченности наших возможностей.[3]

Все народы имеют свою историю и все народы проходят или проходили период смешения.

·       Первое смешение для древнеболгарской цивилизации мы можем отнести к алтайской эпохе;

·       Второй период смешение можно отнести к 200- летнему отрезку пребывания болгар, сувар на территории Балхаша, Сырдарьи, Амударьи;

·       Третье смешение можно отнести к 800 летнему историческому отрезку северокавказской эпохи;

·       Четвертый период смешения мы относим к Волжско – Камской эпохе (Волжская Болгария);

·       Пятый период смешения можно сказать проходит в Золотой Орде и Казанском ханстве;

·       Процесс смешения, начавшийся с середины XVI в.(российская цивилизация, российская эпоха) продолжается уже около 500 лет.

 

Обратим внимание на позицию ученых по проблеме смешения языков и народов.

С. А. Плетнева в работе «Кочевники Средневековья» о гуннском смешении отмечает, что однако отпочковавшееся «подразделение» по мере продвижения по степям в поисках свободного, т.е. заселенного более слабым в военном отношении этносом района, начинало обрастать примыкающими  к нему ордами или даже отдельными родами разных попадающихся на пути и мимоходом побеждаемых, а значит также разоренных и готовых благодаря этому к первой стадии кочевания племен и этнических общностей. В результате чем длиннее и больше путь, тем более изменялся этнолингвистический и антропологический состав первоначально отпочковавшейся ветви. Появлялись предпосылки для создания новой этнической общности также, как возникла благоприятная обстановка для сложения нового гражданского сообщества.

То же происходило и с материальной культурой. Отпочковавшаяся группа, естественно, уносила с собой культуру « материнского сообщества». За долгие годы многочисленных перекочевок, трудных переходов, тяжелых битв, слияний с покоренными и примкнувшими общностями, имевшими свои культурные традиции, первичная культура почти полностью исчезала. Оставались только те особенности, которые касались усовершенствований в военном деле, т.е. то, что делало новое подразделение непобедимым. Все остальное исчезало и постепенно, уже при переходе во вторую стадию кочевания, начинало заменяться новой, состоящей из многих культур и влияний культурой.

Мировоззрение или скорее религиозные представления и культы приобретали «частный» характер. Особенно широко распространялся культ предков. Обряды, связанные с ним, выполнялись главами семей. Ритуалы более общих культов поклонения силам природы, как правило, справлялись на общих съездах вождями орд и объединений. Жречества как отдельной «специализированной» прослойки, исполняющей основные культы, не было, хотя шаманы и представители «опасных» профессий ( кузнецы, гончары), конечно, табуировались, участвовали в культовых ритуалах и следили за правильностью исполнения многочисленных пронизывающих жизнь кочевника обрядов.

Интересно, что с переходом степного населения к первой стадии кочевания менялся не только их собственный этнолингвистический и культурный облик, существенно изменялся и состав стада. Наиболее ценным видом скота становилась лошадь, необходимая и для всадников и для тягла. Огромные табуны пускались в зимнюю пору на пастбища первыми. Они разбивали наст и выкапывали  траву. За ними пускали неприхотливый и терпеливых  овец и коз. Крупных рогатый скот, значительно хуже переносивший длительные перекочевки и зимние бескормицы, видимо, специально не разводили, а использовали  периодически, когда удавалось угнать его у соседей или отобрать у побежденных.

Византией Клавдий Клавдиан в описании бедствий, принесенных в его страну гуннами, подчеркнул несчастья не только людей, но и угнанного на чужбину скота: «Захваченный скот, уведенный из родных хлевов, пьет на Кавказе мерзлую воду и меняет пастбища Аргея на скифские леса».

Что же остается археологам от культуры кочевников, находившихся на первой, таборной стадии кочевания?

Разноэтническая, разноязыковая, разнокультурная масса племен или орд, объединенная под властью вождей в союзы племен или орд, постоянно двигалась по тысячекилометровым степям во враждебном окружении. У них не было ни постоянных становищ, на которых могли бы остаться культурные слои, ну постоянно функционировавших родовых кладбищ. Хоронили они чаще всего в курганах предыдущих эпох, рассыпанных по степи, или просто в специально тщательно скрытых могилах. Этот обычай скрывать места погребений дольше всего сохранился в среде родовой аристократии, где древние обычаи культивировались и оберегались более тщательно, чем в среде простого народа. Древняя обрядность как бы выделяла аристократию, бывшую к тому же носительницей древних верований, поскольку вожди и ханы исполняли по совместительству и функции верховных жрецов. Ханские усыпальницы  отличались необычайным богатством сопровождающегося инвентаря, поэтому скрыть их от  глаз народа и грабителей было необходимо. Делая скрытые могилы, кочевники, как правило, преследовали именно эту цель – уберечь её от грабителей и иных осквернителей. Так, ещё в XIII в. Плано Карпини фиксировал этот «скрытый» погребальный обряд в развитом феодальном монгольском обществе: «если умирал среди монголов знатный и богатый», то его хоронили «тайно в поле», причем сверху над могилой «кладут траву, как было раньше, с той целью, чтобы впредь нельзя было найти это место».

Интересно, что этот обряд существовал не только в начале XIII в., но и во времена Марко Поло, который также подробно его описал.

Смешение (по С. А. Плетневой) шло по направлениям:

·    Этноса;

·    Языка;

·    Культуры.

Далее С. А. Плетнева отмечает, что несмотря на общую черту, в целом даже на второй стадии кочевания гунны так и не сложились в единую этнолингвистическую общность. Об этом свидетельствуют сведения древних авторов, о которых мы будем говорить во второй главе, а также многообразие погребального обряда в захоронениях гуннского времени.

Языковеды замечают, что гунны, сувары, болгары и хазары были носителями R-языка, но сложиться  в условиях гуннско – евразийского смешения они не успели.

Нужно было время до 100 лет, но после смерти Аттилы (453 г.) этнолингвистическая общность распалась.

Гуннская общность ассимилировалась и исчезла среди болгар, сувар и хазар.

А. А. Бернштам в разделе своего исследования « Аттила и гунны в его время» о социально – экономической трансформации пишет: Приск указывает, что у гуннов имелись рабы, которых разрешалось продавать и покупать; он отмечает явления, по которым можно было бы заключить, что в варварском государстве в достаточной степени были развиты классовые отношения, разделение на рабов и рабовладельцев. Вместе с тем, его сведения дают все же основания предполагать, что строй гуннского объединения сохранял ряд черт первобытно – общинного общества. Гуннский союх на той стадии не был ещё сложившимся классовым обществом. Одним из ярких мест, доказывающих это положение, является приводимый разговор с греком, жившим долгое время у гуннов. У дома Онигисия римский посол повстречал к своему изумлению одетого в богатые скифские одежды человека, говорящего на греческом языке. Грек, как это отмечает Приск, явно не был рабом. В разговоре грек дает меткую характеристику положения неимущих слоев населения у «цивилизованных» римлян и «варваров» гуннов.

«… Бедствия, претерпеваемые римлянами во время смутное, тягостнее тех, которые они терпят от войны, по причине жестокого взимания налогов и притеснений, претерпеваемых от дурных людей, ибо закон не для всех имеет равную силу. Если нарушающий закон очень богат, то несправедливые его поступки могут остаться без наказания, а кто беден и не умеет вести своих дел, тот должен понести налагаемое наказание».

Приск возражал своему незнакомцу, оправдывая систему общественных отношений в Восточноримской империи, в частности, тем, что «римляне поступают с рабами гораздо снисходительнее, чем варвары», и что «не позволено предавать их смерти, как это водиться у скифов. Рабы имеют много способов получать свободу»,

Единственным возражением грека на слова Прииска было: «Законы хороши, и римское общество прекрасно устроено, но правители портят и расстраивают его, не поступая так, как поступали древние».

Оценка греком общественных отношений в Империи и у «варваров», противопоставление последних Риму, как более справедливых, является одним из подтверждений того, что гуннское общество аттиловской эпохи не было окончательно сложившимся классовым обществом. [4] Недаром Сальвиан, пресвитер из Массилии, указывает: «Если обманывает хун или гипид, то что же в этом удивительного, если он совсем не знает преступности обмана. Чья несправедливость такова, как наша? Франки этих преступлений не знают, хуны от этих преступлений свободны.

Уже указывалось, что гунны Аттилы знали классовые отношения. Наличие у них рабов отмечается Прииском неоднократно. Римским посланником «запрещалось освобождать римского военнопленного, покупать варварского невольника». Архитектор, построивший баню Онигисию, был жителем Сирмии, взятым в плен «скифами», т.е. гуннами. Он надеялся получить свободу в награду за свое искусство, но вместо того был обречен на труд, более тяжкий, «чем скифская неволя». О доме жены Аттилы, Креки, Прииск отмечает: «… вокруг царицы стояло множество рабов: рабыни, сидя на полу против неё, испещряли разными красками полотняные покрывала, носимые варварами поверх одежды, для красы». Прииск сообщает, что «два человека, бывшие у скифов в неволе, были приведены со связанными назад руками за то, что убили своих господ, владевших ими по праву войны. Обоих распяли…»

У гуннов этого периода отмечается рост имущественных различий. Сам Аттила имеет свой дворец-ставку, жена его херкка – отдельную ставку. Одна из жен Бледы была старшиной  селения, в которое заезжал Приск. Онитисий имел лучший дом после Аттилы. Взятые в плен люди в первую очередь «доставались на долю, после Аттилы, скифским вельможам, имеющим большую власть». Члены господствующего рода были подобны наместникам над покоренными племенами, например для акатирами. Рабы использовались главным образом в домашнем хозяйстве и не являлись у гуннов основными непосредственными производителями. Хозяйственной базой у гуннов оставалось скотоводство, хотя земледелие в это время было широко развито среди местных славянских племен. Продукты земледельческого производства получались путем обложения данью племен, вошедших в состав гуннского объединения. [5]

Историк подробно говорит о процессе военно –политической экспансии евразийской империи Аттилы. Так, например, гунн Хелхал, главнокомандующий римским легионами, вел переговоры с вождями покоренных готов о том, что он «даст готам земли, но не для них самих, а в ползу уннов; что унны, не занимаясь земледелием, будут, как волки, приходить к готам и похищать у них пищу; что готы, находясь в состоянии рабов, будут работать для содержания уннов…»

По-чувашски хел – зима, холод, а халӑх – народ. Хеллече можно  с чувашского перевести холодный, суровый народ, народ с севера или зимовья.

Из сообщения видно, что собственно гунны земледелием не занимались: римскому посольству в селениях давали «в пищу вместо пшеницы просо, вместо вина так называемый у туземцев медос», а «следующие за ними служители получали просо и добываемое из ячменя питье, которое варвары называли камос». Такое противоречие надо понимать в том смысле, что в гуннском обществе основные земледельческие работы выполнялись племенами, вошедшими в состав объединения в процессе завоевания. Эти, главным образом древнеславянские племена были, в основном, земледельцами, сами же гунны являлись скотоводами – кочевниками и непосредственно земледелием не занимались. Надо отметить, что селения, в которых посольство получало продукты земледельческого производства, находились « по ту сторону Дуная», т.е. за пределами территорий – фактических ставок кочевников.

Несмотря на наличие классового расслоения на рабов и рабовладельцев, несмотря на рост имущественной дифференциации, гуннское общество в целом ещ1 сохранило свои примитивные формы. Аттила был ещё вождем, близко стоявшим к племенам. Когда Прииск описывает прибытие вождя, то отмечает, что Аттила остановился перед домом и многие просители, имевшие между собою тяжбы, подходили к нему и слушали его решения. Иордан дает такую характеристику: «Любя войну, Аттила был уверен в деле, тверд в совете, снисходителен к просьбам и благосклонен к тем, кого однажды принял под свое покровительство». Эти характеристики показывают, что вождь варваров не являлся выразителем классовых интересов рабовладельцев, а в первую очередь осуществлял интересы скотоводческих гуннских племен, сохранивших ещё патриархально – родовые отношения.[6]

Иордан отмечает, что Аттила по своему облику гунн, а гуннов все древние авторы, особенно Аммиан Марцеллин, антропологически отличают от остальных племен (например, аланов). На пиру Аттила ест из деревянной посуды; в ряде его действий ясно заметно соблюдение традиций кочевого быта скотоводов патриархально – родового строя.

Прииск упоминает дальнейшее развитие завоеваний при Аттиле. Целью было не только захватить территорию, но и взимать дань. Увеличение владений путем завоеваний, включение в состав племенного союза большого количества покоренных племен были в то время и на том этапе общественных отношений средствами борьбы против тех форм эксплуатации, которые росли внутри гуннского общества и могли бы в конце концов подорвать силу гуннского племенного союза. В результате этих причин, во времена Аттилы накануне европейского похода, вследствие бурного развития классообразующих процессов, вырастает особое значение покорения других племен и народов. Аттила относится ещё к представителям той власти, которая достаточно сильна и опытна для покорения и угнетения собственного народа.

Таким образом ближайшим поводом к организации похода был рост социальных противоречий внутри гуннской орды.

Мы знаем, что империя Аттилы распространилась от территории Германии, Франции, Венгрии и тянулась до Среднего Поволжья и завершалась землями болгар и сувар и Арменией. На этой территории проживали сотни, а может и миллионы людей разной племенной принадлежности. Древние марийцы, мордва только словами входили в империю гуннов.

Болгаро – сувары участвовали в различных набегах, которые Аттила регулярно устраивал. Например, к моменты похода на запад Аттила имел значительные войска из разных племен. Из восточных племен можно назвать гуннов и акациров, роксаланов, антов, аланов; В гуннское объединение входили, кроме них, и другие славянские племена; из германских упомянем герул, остготов. Руководство союзными племенами осуществлялось их собственными вождями.

Продвижение Аттилы было направлено к Рейну. Путь стратегически выбрали удачно, он шел через варварскую периферию империи, население которой могло явиться наиболее вероятным союзником. Отряды были разделены на две группы: одна группа шла по правому берегу Дуная и мела задачей снести передовые римские укрепления, что и выполнила; другая, левобережная, подчинила своему союзу квадов в Западных Карпатах и маркоманов в Шварцвальде. Соединение Гуннов произошло у истоков Дуная.

Франки (восточные), жившие по берегам Неккара, свергнув своего короля, примкнули к Аттиле. То же проделали тюринги и зарейнские бургнуды. Фактически у рейна произошло окончательное, хотя и временное объединение сил варваров, после чего, с помощью имим самими сделанных мостов, они переправились в нескольких местах через Рейн.

Наибольшее смятение поход Аттилы вызвал в Галлии и в Бельгийских провинциях, где жители пытались бежать с насиженных мест. Из укрепленной Лютеции (Париж), известной большими восстаниями 360 и 383 гг., жители также хотели бежать. Легенда приписывает спасение лютеции некоей Женевьеве (Геновефе), которая якобы сумела воздействовать на жителей, и они остались на своих местах.

Однако Аттила не дошел до Лютеции. Опустошив Мец и ряд других городов Галлии – Страсбург, Шпейер, Вормс, Майнц и другие, Аттила осадил Орлеан, но вследствие отсутствия поддержки в тылу должен был после жестокого сражения снять осаду.[8]

 

               Теодорик, король готов, и его сын, как рассказывает Григорий Турский, отбили второе наступление гуннов на р. Марне (Матроне) в 451 г. в окрестностях г.Труа и окончательно их разбили. Это была занаменитая Каталунская битва, после которой могущество гуннов больше не расцветало. Битва эта вошла в историю и запечатлелась в ряде мифов и сказаний вплоть до скандинавских саг.[9]

Историки России  и Европы по-разному отслеживают роль Империи Аттилы и роль гуннов в смешении языков и народов евразийского пространства.

Исследователи М. И. Артамонов, А.Д. Удальцов, Б. А. Рыбаков, П. А. Третьяков, А.Н. Бернштам рассматривают действия (процесс) в прогрессивном плане. Е. А. Томпсон в работе «Гунны: Грозные воины степей» пишет: « они были просто грабителями и мородерами». [11] Наряду с таким подходом Томпсон указывает, что « гунны играли важную роль в евразийской истории менее ста лет»

Подробности смерти Аттилы до сих пор неясны. Может быть, в связи с этим и создалось столько разноречивых легенд о его кончине, времени смерти (453) и времени погребения [10].

 

Выводы

1. Племена Западной Европы в это время были более сильны своим социальным строем, чем гунны, находившиеся уже на стадии сложения классового общества. Восстание и победа варварских племен Западной Европы над гуннами предопределили «варваризацию» последних. Появление новых варварских государств  на смену гуннам представляет собою выступление свежих сил. В то время как у гуннов власть переходила по наследству, у упомянутых племен вожди избирались. Другим племенем, сохранившим у себя патриархально – родовой строй, в частности франкам, удалось несколько позднее, а именно в 476 г., окончательно завершить политический разгром Римской империи, что было одной из важнейших предпосылок создания западноевропейского феодализма. Гуннское нашествие разбудило варварские «запасы» племен, сломивших Рим,  в этом заключается всемирное историческое значение гуннского похода на Запад, в этом заключается всемирно – историческая роль Аттилы. Если источники (Иордан и Приск) отмечают субъективные причины похода гуннов на Запад, то несравненно важнее отметить объективную историческую роль гуннского нашествия.

2. Гуннское «нашествие» в литературе рассматривалось и рассматривается как движение «азиатов», громивших европейскую цивилизацию. Гунн – синоним дикаря, разбойника. Это представление, доминирующее в литературе, ничего общего с действительностью не имеет. Гунны и созданный ими огромный   племенной союз отнюдь не были, как это представляет западноевропейская наука, разбойничьим отрядом. Они стояли несравненно выше многих европейских племен и по своему социальному строю и по своей культуре. Разгромив готов, гунны, тем самым, высвободили из-под их политического господства славянские племена и сами восприняли скифо – сарматскую и древнеславянскую культуру. Культурное влияние гуннов на западноевропейские племена отмечается  учеными на основании археологического материала.

3. Следует отметить, что Бернштам преувеличивает большую роль гуннов в развитии славянских народов. Правильнее было бы утверждать роль гуннов в укреплении тюркских традиций ( в языке, культуре) болгар, сувар и хазар.

4. А. Н. Бернштам отмечал, что по сравнению с рабовладельческой системой, в гуннском племенном союзе были элементы новых, более совершенных общественных отношений – имелись предпосылки образования феодальных порядков. И этим не исчерпывается превосходство гуннов над Европой, особенно над её варварской периферией.

5. Гуннский племенной союз, включавший в известной мере и элементы азиатских структур, а главное культуру южнорусских степей, принес, наряду с ними, и черты древнейших государственных образований Средней Азии и, может быть, Китая. В известном смысле можно сказать, что гунны принесли с собой в Европу это влияние.

6. Наконец, самое главное, гуннский союз сыграл ту всемирно – историческую роль, что он мобилизовал всю варварскую периферию рабовладельческой системы Средиземноморья и Причерноморья и подготовил разгром не только Римской империи, но и античных центров Причерноморья, исчерпавших у этому периоду возможности своего развития  ( по А.Н. Бернштаму).

7. Для части историков (западно – европейских)  «смешение» обернулось грабительством и мородерством гуннов.

8. Для нас, чуваш, эпоха Аттилы была временем смешения и формированием отдельных этнокультурных общностей.

Недаром исследователи пишут « гунны – сувары», «гунны – болгары.» Консолидация и смешение продолжилось в условиях Болгаро – суварского объединения. Великой Болгарии и Суварского царства в составе Хазарского каганата.

 

 

 

Вопросы и задания

·    Расскажите о вторжении гуннов в Европу;

·    Подготовьте доклады по истории экспансии гуннов ( по работам С.А. Плетневой, Э.А. Томпсона, А.Н. Бернштама, М.И. Артамонова и других).

·    Нарисуйте карту вторжения гуннов в Европу;

·    Расскажите о Каталуанской битве народов;

·    Подготовьте рассказ о смерти Аттилы;

·    Посмотрите фильм «Аттила – завоеватель».

 

Литература

1.  Тойнби А.Дж. Постижение истории / А.Дж.Тойнби – М., - С. 92-93.

2.  Там же – С. 94.

3.  Там же – С. 95.

4.  Бернштам А.Н. Аттила и гунны в его времени – С. 157.

5.  Там же – С. 158.

6.  Там же – С. 156.

7.  Там же – С. 160.

8.  Там же – С. 160-161.

9.  Там же – С. 161.

10. Томпсон Э.А. Гунны: грозные войны степей / Э.А.Томпсон – М., 2008. – С. 258.